Курс оверклокинга для операторов машинного доения., стр. 80
– Вот-вот! - подхватил майор, - теперь смотрим плюсы: низкий уровень общественного самосознания - значит, политическая аморфность; стабильные поступления в бюджет от торговли низкокачественным спиртным; малая продолжительность жизни - не нужно выплачивать пенсии; пьянство на рабочих местах - не нужно выплачивать премии… и так далее! А в сельской местности данные факторы возводятся в ранг неписанных законов. Когда коллектив состоит на три четверти из бухариков, с ним можно делать все, что угодно. Не считаясь, с общественным мнением, ибо залетчики молчат, а «голос единицы тоньше писка». И живут у нас сатрапы-директора и председатели, и молча глотают под вино обиду работники.
– Радостная картина! - скривился Артем, - но в Березовке еще терпимо. Пьянствуют не три четверти…
– А всего лишь половина! Согласен! Ты не был по другую сторону железной дороги - на северной стороне района. Там колхозы-совхозы дохленькие, главные инженеры и агрономы сами на тракторах сеют и пашут, а простой народ бухает. Те кто остался, естественно. Умные все посмывались вместе с целеустремленными, и вот как прикажете подымать такой колхоз! Никто туда и ехать не хочет! Помнишь, как в «Золотом теленке» говорил инженер Талмудовский? «Квартира-свинюшник, театра нет, оклад… Извозчик! Пошел на вокзал!»
– Ага! Свинюшник ему точно дадут, театр - на работе бесплатный, оклад - в счет будущих побед. Плюс отсутствие выходных и ненормированный рабочий день. Это - тюрьма. Мне так по-секрету сказал главный инженер в одном колхозе.
– Нет. Это не тюрьма, - авторитетно заявил Авраменко, - это - каторга! В тюрьме условия гораздо лучше. Причем, для некоторых - это добровольная каторга, что хуже всего. Понимает человек, что больше он нигде не нужен. Да и в деревне домишко имеется, участок, живность кое-какая. Это все, брат, привязывает.
– Да! - протянул задумчиво Орлов, - окончил парень школу, пошел работать в колхоз. Учиться в школе за одиннадцать лет надоело, охота самостоятельной жизни отведать. Затем армия, а после опять колхоз… день за днем, без выходных, да самой пенсии… отпуска исключительно зимой. Бр-р! Я правильно сделал, что дал тягу!
– Правильно! - подтвердил Олег Николаевич, - но у тебя и склад ума иной, и характер. Чтобы быть крестьянином и получать от этого наслаждение… это… это не знаю, кем это нужно быть!
Внезапно собеседники осознали, насколько странно и смешно выглядят беседы о счастье деревни на городской кухне, и сконфузились.
– Да уж! - допил свой бокал Артем, - вот всегда так у нас. Интеллигенция бунтует, но на кухне и чтобы никто не слышал.
– Какая из нас интеллигенция! - хмыкнул Авраменко, - оба на государевой службе.
– И оба в народ сходили. Каково там, в народе, господин майор?
– Хреново в народе, - ответил начальник милиции, - а ему трудно. Пора бы, наконец, государству повернуться лицом к селу и его обитателям.
– Иначе народ озвереет и может вздрючить государство, - сделал вывод Артем.
– Это они всегда запросто! - подтвердил майор, - все на свете сломать мы сумеем. Со стройкой вот тяжелее - плохо еще получается строить. Ладно, хозяин, пора и честь знать. Не грусти тут, и я не буду.
Авраменко попрощался и убыл в направлении Останкино, а Артем вышел на застекленную лоджию и глянул вниз - где шумел вечерний город. За светящимися окнами его граждане совершали ежедневный обряд: мыли руки, приходя с работы; садились за стол и ужинали; а после укладывались на диваны и мягкие уголки, усаживались кресла и шезлонги, подвергая себя добровольному «зомбированию» путем просмотра телевизионной жвачки. И он вновь стал кусочком города, его неотъемлемой частью. Жизнь в Березовке промелькнула и закончилась, словно ночной кошмар, а все приключения утвердили его лишь в одной мысли: каждому человеку соответствует свое время и свое место. Иначе никак.
Артем вернулся в комнату и снял с книжной полки толстенный фолиант. Раскрыл на первой попавшейся странице и прочел строки откровения из Агни-Йоги:
Липень
июль - декабрь 7513 г. от сотворения мира